![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
forionСейчас трудно постить «не про это», но вот этой штукой очень хочется поделиться. Нашлась героиня-переводчица, которая перевела интервью Томоко Каваками и Кунихико Икухары из той ноябрьской пачки журнальных вырезок. Это июль 1998 года, перед премьерой утэновской полнометражки. Тут очень мало сказано про «Утэну» (чтоб не спойлерить, вестимо)), зато много — про работу в целом и за жизнь вообще. Среди фирменного икухарьего троллинга и житейских рассуждений — занятный рассказ об особенностях работы в рекламе и в анимации, а также кое-что о работе актёров с режиссёром; от Каваками — совершенно непафосное о профессии актёра как спасателя, а также слова о детстве и взрослости, которые, имхо, стоило бы выбить в граните и много кому этим гранитом настучать. Собственно, вот оно.
Пишет Nan_says:
«Утэна: апокалипсис отрочества»
По ту сторону отрочества. Томоко Каваками, реж. Кунихико Икухара
Все началось с «Утэны»
Красивые и привлекательные персонажи, хор, эффектно сопровождающий батальные сцены. «Утэна», к которой зрителей приворожили не имевшая ранее аналогов в анимации оригинальная режиссура и сюжет, появится этим летом на киноэкранах. Поскольку в киноверсии все герои обновлены и, по сравнению с телеверсией, стали еще сильнее, ожидания от нее немаленькие.
[С нами беседуют] режиссер Кунихико Икухара, который и после завершения телесериала пересекался с Каваками по поводу ее альбома, и исполнительница роли Утэны, Томоко Каваками.
– Г-жа Каваками, вы после «Утэны» попросили г-на Икухару стать редактором вашего первого альбома; почему?
К.: Ну, у меня было к нему чувство доверия за то, что он на прослушивании выбрал меня на роль Утэны. Утэна – моя первая главная роль. Раньше было много персонажей второго плана, которые поддерживают главных, и это он дал мне роль, составляющую центр сюжета.
– А выбор этот был сделан из-за сходства г-жи Каваками с ее героиней?
И.: Нет, не похожа она на Утэну.
К.: Почти ничего общего, только одно похоже: что мы обе до глупости серьезные и искренние. Все остальное я не старалась приукрасить и вместе [с Икухарой??] создавала образ Утэны постепенно.
– Г-н Икухара, чем вас привлекает г-жа Каваками как актриса озвучки?
И.: Она сейчас сказала, что похожа на Утэну искренностью до глупости, я ее чуть-чуть поправлю: не искренность до глупости, а сама глупость как раз и привлекает (смеется)
К.: Минуточку! Когда спрашивают, что вас привлекает, вообще-то полагается хвалить.
И.: Все-таки глупость и привлекает. Несосредоточенность на работе. Потому что благодаря этому нет вульгарности.
К.: Ну, а что голос красивый, например?..
И.: Голос красивый, да.
К.: У, как фальшиво!
– Были какие-нибудь режиссерские указания по поводу роли?
К.: Сначала он велел играть, как самой захочется, а указания были позже.
И.: Телесериал – долгая работа, и для главных героев лучше, чтобы как можно сильнее просвечивала личность исполнителя. Поскольку я хочу, чтобы в любом произведении удачно проявлялась личность, то прежде всего в ней удостоверяюсь, слушая обычный, неизмененный голос. А потом уже подгоняю под свои вкусы, давая указания насчет тонких нюансов.
– Г-н Икухара, что вам больше всего нравится у актеров?
И.: Это не очень важная вещь, но умение говорить так, как обычно говорю я [?]. Во всех персонажах, среди прочего, присутствую я сам, и у меня, конечно, есть ожидание, как бы я заговорил в такой-то сцене. Хотя играть все точно так, как я скажу, тоже нет смысла... Это же не я озвучиваю, а другой человек, а раз так, интереснее, чтобы его личность в персонаже тоже отразилась. Поэтому идеально, если, например, из собственного характера Томоко Каваками и моих указаний сложилось нечто оригинальное.
– Как бы вы в качестве автора оценили актерский вклад в произведение?
И.: Точный процент не назову... (смеется). Но немало. Когда-то я был нервным, следил за каждой мелочью и сердился, если хоть что-то расходилось с моим замыслом, но последнее время стал относиться к этому более легко. Может, сам стал спокойнее и поэтому могу доверяться личности актеров. Раньше-то был придирчив. Хотя сейчас смотрю и думаю, что полностью искусственное исполнение теряет теплоту и поэтому не дает расслабиться. В этом смысле, если позволить актеру до известной степени самому формировать роль, можно загнать эту слишком искусственную проработанность обратно в популярные [?] рамки. А раньше я терпеть не мог импровизацию.
– Где, по-вашему, больше всего проявляется актерское творчество?
И.: Пожалуй, в личности и проявляется. По идее, не должно ведь существовать «стереотипа приятного голоска», и тем не менее нынешние девочки в нем жутко преуспели. Как будто есть образцово приятный голосок, и они его изображают, причем блестяще. А поскольку они все примерно одного возраста, их голоса и по тембру похожи. И если их всех выстроить рядком, трудно заметить индивидуальность. В этом смысле определяющим как раз и становится то, насколько отражается в голосе собственная личность. Выражать ее непросто, но все, кто имеет за плечами актерскую карьеру – это люди, хорошо умеющие перенести на экран квинтэссенцию себя.
– То есть на прослушиваниях вы ищете личность?
И.: Когда прослушивание одно, редко получается настолько углубиться, но шансы бывают у каждого. Разница между теми, кто выбывает, и теми, кто остается, в том, отдают ли они себе в этом отчет. Если долго продолжать, раз-другой удача непременно улыбнется каждому.
– Г-жа Каваками, вы своей удачей воспользовались и теперь востребованная актриса, а в детстве мечтали озвучивать фильмы?
К.: В детстве я хотела спасать людей. Собиралась стать врачом. Учеба – это ведь зубрежка, с умом имеет мало общего, поэтому считала, что и врачом при достаточном упорстве может стать любой.
И.: Правда? Неслабые заявления.
К.: Если не любишь учиться, тут ничего не поделаешь, а я к учебе относилась спокойно; что бы мне мешало думать о медицине?
И.: А у меня все наоборот. Чего я не любил, то у меня не получалось, и круг возможностей все время неумолимо сокращался. Объясняется это так: когда дело любимое, то появляется внутренняя мотивация и позволяет делать попытку за попыткой. Но вещей, от которых мотивация появляется, с возрастом становится все меньше.
В детстве, поскольку ничего не знаешь, хватаешься за все подряд, но с каждым годом по всяким знакам начинаешь догадываться, какие направления бесперспективные. Где-то к концу младших классов понимаешь: «Так, профессиональным бейсболистом мне, скорее всего, не быть». В полную противоположность Каваками, я довольно рано понял, что тем же врачом не буду. Поэтому чем дальше, тем более узким становился выбор будущих занятий.
Грубо говоря, обычный человек, даже если поймет, что вряд ли станет бейсболистом, не перестанет поигрывать в любительский бейсбол, причем параллельно будет еще чему-нибудь учиться. Или решит: «Английский мне не нужен, а нужно мне...» – но полностью его все-таки не забросит. Вот это у меня совершенно не получалось.
– Все или ничего?
И.: Да. Либо есть, либо нету. Постепенно это дошло до крайности, и к старшим классам мне каждый день жить не хотелось (смеется). Все бесполезно, думал я, состоявшимся человеком мне не бывать.
– Это и правда крайность (смеется)
И.: Но в чем я видел возможности, теми вещами занимался. Побывал в школьные годы ассистентом кинооператора, потому что мне это нравилось... Если в какой-то области я мог вообразить свое будущее, то бросался туда с головой.
К.: А я, когда простилась с мечтой о медицине, задумалась, с какой еще профессией можно спасать людей, и решила, что можно ведь спасти жизнь, если поддержать человека душевно. Стала перебирать варианты и вспомнила, как горевала, когда умер мой отец, хотя я тогда была маленькая, и как я подумала, что моя жизнь кончена. А в это время был включен телевизор, шел мультик, и этот мультик меня выручил. Потому что там главному герою было еще хуже (смеется).
– А что это был за сериал?
К.: "God Mars". Дал мне почувствовать, что у меня не все беспросветно: по крайней мере, родители настоящие, с братом сражаться не надо... Поэтому в качестве спасителя жизней мне кроме врача не пришел в голову никто, кроме актера дубляжа.
И.: Вот это да.
К.: «Вот она, профессия моей мечты, этим и займусь!» – решила я и поступила на курсы при актерском агентстве «Баобаб». Постепенно убедилась, что театр и правда лечит души, все время была на сцене...
– И чувствуете, что у вас теперь работа спасателя, хоть и не медицина?
К.: Да, теперь я не сомневаюсь в своей профессии.
– Фильм называется «Апокалипсис отрочества». Г-н Икухара, каким вы были подростком и ребенком?
И.: Угрюмым.
– И чем занимались?
И.: Ничем.
– А какие-нибудь школьные кружки?
И.: занимался немного кендо. Но поскольку стать профессионалом в кендо мне тоже не светило... (смеется). Из-за этого, и не только, был я мрачен (смеется).
– Мультипликацией интересовались?
И.: Любил, но не думал о ней как о профессии.
– Как же вы попали в эту сферу?
И.: Пожалуй, от незнания. Если бы знал, не пошел бы.
К.: Но как это случилось?
И.: Творческую работу я хотел безусловно... Можно было бы и игровое кино, и я даже в какой-то момент собирался снимать игровое, но все-таки побоялся. Про него послушаешь – жуть берет. Я наслушался страшилок, как надо ходить в подмастерьях, начинаешь с третьего ассистента режиссера и пока доберешься до первого, двадцать лет пройдет (смеется). Я решил, что нечего и связываться.
В то время я думал стать художником-дизайнером. Моя ранняя юность – это первая половина 80-х, невиданный бум рекламы. Тогда царили Сигэсато Итои [копирайтер и литератор], Кацухико Хибия [художник], все кричали, что грядет эпоха прессы, и я тоже решил заняться дизайном. И нашел небольшую подработку в рекламном агентстве, но мир дизайнеров рекламы меня тоже напугал (смеется). Я совершенно сдрейфил.
– И какое впечатление у вас по сравнению с этим сложилось об анимации?
И.: Я ее не представлял, поэтому думал, что должно быть легко и весело. Что меня напугало в мою бытность рекламщиком – это личная конкуренция. Если сидеть и ждать работу, всю хорошую расхватывают, а от грызни и соперничества голова идет кругом...
– Когда вы занялись анимацией на практике, это действительно оказалось легче рекламы?
И.: Нет, очень тяжко оказалось. Тяжко, но все-таки в чем-то легче. В первое время я думал, что в анимации все спокойные и бесконфликтные.
Работа изнурительная, но на этой изнурительной работе много людей, которые не стремятся выделиться. Я решил, что мне здесь, в таком случае, самоутвердиться будет легко, вот он, шанс! (смеется). Хотя оказалось совсем непросто (смеется).
Того, кто на анимационной студии начинает сильно распускать хвост, забивают. Это меня очень потрясло. Я привык к миру рекламщиков, а там отношение такое, что если не пытаешься обратить на себя внимание, значит, полностью профнепригоден, и ставить друг другу подножки – обычное занятие. У аниматоров уклад жизни более традиционный, с сильной идеей ученичества, с необходимостью соблюдать субординацию, а я этого не ожидал. Хотя, если подумать, все логично: эта система складывалась на обычных киностудиях. Но отсутствие попыток выделиться меня изумило.
Если сравнивать по тяжести, и то, и другое не легко, но физически анимация оказалась тяжелее. Хотя физические тяготы легко перетерпеть, я их и за тяготы особо не считаю. По сравнению с этим психологическая составляющая, обида, что тебя не ценят – это да. А страдать от недосыпания каждый день – в молодости это же сущие пустяки.
К.: Вы верно говорите, физические трудности – вообще не трудности. А вот с психологическими бывает сложно справиться. Я считала, что их нужно просто терпеть, но это в конечном итоге дурно сказывается на здоровье... А мы используем организм в работе, голос поменялся – работы нет. Поэтому я решила, что с психологическими факторами тоже нужно разбираться, и стала находить способы избавляться от того, что мешает.
– Изменять свое отношение.
К.: У меня сейчас продолжается такое состояние отрочества... И я думаю, что хотя я из отрочества еще не вышла, перспектива стала чуть яснее. Я двигаюсь не вслепую, а наконец-то, кажется, добралась туда, откуда впереди забрезжил свет, вот за эти две-три недели (смеется).
Так что я пока в отрочестве. Может, это и жалкое зрелище – но неужели нельзя побыть ребенком подольше? Многие взрослые этого не понимают; но они так повзрослели в невнятности, не разобравшись. Я думаю, здесь дело не в возрасте. А поскольку это вопрос внутреннего содержания, я считаю так: пока мы не дошли до настоящей продуманной серьезной взрослости, будем детьми, не будем становиться фальшивыми взрослыми. Можно изображать взрослость, компенсировать ее недостаток притворством, но в итоге это все равно маскировка для незрелости; а если так, мне кажется гораздо более зрелым человек, способный открыто заявить: «Я ребенок». Я думаю, те, кто это понимает, должны, пока не станут взрослыми, оставаться детьми и страдать. Потому что детям-то несладко. Соврать, что вырос, и притворяться взрослым, когда ты на самом деле ребенок, гораздо легче.
Так что мне очень нравится слово «отрочество». Об этом я последнее время много размышляю.
– «Утэна» не имеет аналогов в истории мультипликации. Какое у вас о ней впечатление, включая и теле, и киноверсию?
И.: В этой работе, в отличие от прежних, у меня не было опоры, так что я сильно ощущал ответственность. Вообще риск был немалый. Даже обнародовать это произведение уже было весьма рискованно... И я думал, что раз уж все равно рисковать, надо сделать то, что самому нравится, и как следует повеселиться.
Но, в полную противоположность этим мыслям, я же заставлял огромное количество людей делить со мной риск. Поэтому и совсем свободно резвиться было трудно, и очень давило то, насколько честен с собой я смогу быть в этом конфликте. Желания жить честно было хоть отбавляй, но поскольку я рисковал не только собой, а множеством народа, приходилось удерживать свою работу хотя бы в рамках здравого смысла; совмещать одно с другим было изнурительно.
Откровенно говоря, анимация меня не волнует. Да и произведение не волнует, а дороже всего мне собственная персона. Хочется работать по-взрослому: чтобы было чувство, что делаю сам, а не по чужой указке, но такой работы ведь особо нету.
Сказать по правде, я и сейчас в профессиональной сфере не совсем избавился от навязанных выборов. Поэтому когда я смогу сказать, что мной во всем движет собственное желание – когда я смогу так работать, вот тогда, наверно, и повзрослею. К такой ситуации я стремлюсь, и в анимация в этом смысле – всего лишь средство к тому, чтобы мне стать таким.
Пишет Nan_says:
«Утэна: апокалипсис отрочества»
По ту сторону отрочества. Томоко Каваками, реж. Кунихико Икухара
Все началось с «Утэны»
Красивые и привлекательные персонажи, хор, эффектно сопровождающий батальные сцены. «Утэна», к которой зрителей приворожили не имевшая ранее аналогов в анимации оригинальная режиссура и сюжет, появится этим летом на киноэкранах. Поскольку в киноверсии все герои обновлены и, по сравнению с телеверсией, стали еще сильнее, ожидания от нее немаленькие.
[С нами беседуют] режиссер Кунихико Икухара, который и после завершения телесериала пересекался с Каваками по поводу ее альбома, и исполнительница роли Утэны, Томоко Каваками.
– Г-жа Каваками, вы после «Утэны» попросили г-на Икухару стать редактором вашего первого альбома; почему?
К.: Ну, у меня было к нему чувство доверия за то, что он на прослушивании выбрал меня на роль Утэны. Утэна – моя первая главная роль. Раньше было много персонажей второго плана, которые поддерживают главных, и это он дал мне роль, составляющую центр сюжета.
– А выбор этот был сделан из-за сходства г-жи Каваками с ее героиней?
И.: Нет, не похожа она на Утэну.
К.: Почти ничего общего, только одно похоже: что мы обе до глупости серьезные и искренние. Все остальное я не старалась приукрасить и вместе [с Икухарой??] создавала образ Утэны постепенно.
– Г-н Икухара, чем вас привлекает г-жа Каваками как актриса озвучки?
И.: Она сейчас сказала, что похожа на Утэну искренностью до глупости, я ее чуть-чуть поправлю: не искренность до глупости, а сама глупость как раз и привлекает (смеется)
К.: Минуточку! Когда спрашивают, что вас привлекает, вообще-то полагается хвалить.
И.: Все-таки глупость и привлекает. Несосредоточенность на работе. Потому что благодаря этому нет вульгарности.
К.: Ну, а что голос красивый, например?..
И.: Голос красивый, да.
К.: У, как фальшиво!
– Были какие-нибудь режиссерские указания по поводу роли?
К.: Сначала он велел играть, как самой захочется, а указания были позже.
И.: Телесериал – долгая работа, и для главных героев лучше, чтобы как можно сильнее просвечивала личность исполнителя. Поскольку я хочу, чтобы в любом произведении удачно проявлялась личность, то прежде всего в ней удостоверяюсь, слушая обычный, неизмененный голос. А потом уже подгоняю под свои вкусы, давая указания насчет тонких нюансов.
– Г-н Икухара, что вам больше всего нравится у актеров?
И.: Это не очень важная вещь, но умение говорить так, как обычно говорю я [?]. Во всех персонажах, среди прочего, присутствую я сам, и у меня, конечно, есть ожидание, как бы я заговорил в такой-то сцене. Хотя играть все точно так, как я скажу, тоже нет смысла... Это же не я озвучиваю, а другой человек, а раз так, интереснее, чтобы его личность в персонаже тоже отразилась. Поэтому идеально, если, например, из собственного характера Томоко Каваками и моих указаний сложилось нечто оригинальное.
– Как бы вы в качестве автора оценили актерский вклад в произведение?
И.: Точный процент не назову... (смеется). Но немало. Когда-то я был нервным, следил за каждой мелочью и сердился, если хоть что-то расходилось с моим замыслом, но последнее время стал относиться к этому более легко. Может, сам стал спокойнее и поэтому могу доверяться личности актеров. Раньше-то был придирчив. Хотя сейчас смотрю и думаю, что полностью искусственное исполнение теряет теплоту и поэтому не дает расслабиться. В этом смысле, если позволить актеру до известной степени самому формировать роль, можно загнать эту слишком искусственную проработанность обратно в популярные [?] рамки. А раньше я терпеть не мог импровизацию.
– Где, по-вашему, больше всего проявляется актерское творчество?
И.: Пожалуй, в личности и проявляется. По идее, не должно ведь существовать «стереотипа приятного голоска», и тем не менее нынешние девочки в нем жутко преуспели. Как будто есть образцово приятный голосок, и они его изображают, причем блестяще. А поскольку они все примерно одного возраста, их голоса и по тембру похожи. И если их всех выстроить рядком, трудно заметить индивидуальность. В этом смысле определяющим как раз и становится то, насколько отражается в голосе собственная личность. Выражать ее непросто, но все, кто имеет за плечами актерскую карьеру – это люди, хорошо умеющие перенести на экран квинтэссенцию себя.
– То есть на прослушиваниях вы ищете личность?
И.: Когда прослушивание одно, редко получается настолько углубиться, но шансы бывают у каждого. Разница между теми, кто выбывает, и теми, кто остается, в том, отдают ли они себе в этом отчет. Если долго продолжать, раз-другой удача непременно улыбнется каждому.
– Г-жа Каваками, вы своей удачей воспользовались и теперь востребованная актриса, а в детстве мечтали озвучивать фильмы?
К.: В детстве я хотела спасать людей. Собиралась стать врачом. Учеба – это ведь зубрежка, с умом имеет мало общего, поэтому считала, что и врачом при достаточном упорстве может стать любой.
И.: Правда? Неслабые заявления.
К.: Если не любишь учиться, тут ничего не поделаешь, а я к учебе относилась спокойно; что бы мне мешало думать о медицине?
И.: А у меня все наоборот. Чего я не любил, то у меня не получалось, и круг возможностей все время неумолимо сокращался. Объясняется это так: когда дело любимое, то появляется внутренняя мотивация и позволяет делать попытку за попыткой. Но вещей, от которых мотивация появляется, с возрастом становится все меньше.
В детстве, поскольку ничего не знаешь, хватаешься за все подряд, но с каждым годом по всяким знакам начинаешь догадываться, какие направления бесперспективные. Где-то к концу младших классов понимаешь: «Так, профессиональным бейсболистом мне, скорее всего, не быть». В полную противоположность Каваками, я довольно рано понял, что тем же врачом не буду. Поэтому чем дальше, тем более узким становился выбор будущих занятий.
Грубо говоря, обычный человек, даже если поймет, что вряд ли станет бейсболистом, не перестанет поигрывать в любительский бейсбол, причем параллельно будет еще чему-нибудь учиться. Или решит: «Английский мне не нужен, а нужно мне...» – но полностью его все-таки не забросит. Вот это у меня совершенно не получалось.
– Все или ничего?
И.: Да. Либо есть, либо нету. Постепенно это дошло до крайности, и к старшим классам мне каждый день жить не хотелось (смеется). Все бесполезно, думал я, состоявшимся человеком мне не бывать.
– Это и правда крайность (смеется)
И.: Но в чем я видел возможности, теми вещами занимался. Побывал в школьные годы ассистентом кинооператора, потому что мне это нравилось... Если в какой-то области я мог вообразить свое будущее, то бросался туда с головой.
К.: А я, когда простилась с мечтой о медицине, задумалась, с какой еще профессией можно спасать людей, и решила, что можно ведь спасти жизнь, если поддержать человека душевно. Стала перебирать варианты и вспомнила, как горевала, когда умер мой отец, хотя я тогда была маленькая, и как я подумала, что моя жизнь кончена. А в это время был включен телевизор, шел мультик, и этот мультик меня выручил. Потому что там главному герою было еще хуже (смеется).
– А что это был за сериал?
К.: "God Mars". Дал мне почувствовать, что у меня не все беспросветно: по крайней мере, родители настоящие, с братом сражаться не надо... Поэтому в качестве спасителя жизней мне кроме врача не пришел в голову никто, кроме актера дубляжа.
И.: Вот это да.
К.: «Вот она, профессия моей мечты, этим и займусь!» – решила я и поступила на курсы при актерском агентстве «Баобаб». Постепенно убедилась, что театр и правда лечит души, все время была на сцене...
– И чувствуете, что у вас теперь работа спасателя, хоть и не медицина?
К.: Да, теперь я не сомневаюсь в своей профессии.
– Фильм называется «Апокалипсис отрочества». Г-н Икухара, каким вы были подростком и ребенком?
И.: Угрюмым.
– И чем занимались?
И.: Ничем.
– А какие-нибудь школьные кружки?
И.: занимался немного кендо. Но поскольку стать профессионалом в кендо мне тоже не светило... (смеется). Из-за этого, и не только, был я мрачен (смеется).
– Мультипликацией интересовались?
И.: Любил, но не думал о ней как о профессии.
– Как же вы попали в эту сферу?
И.: Пожалуй, от незнания. Если бы знал, не пошел бы.
К.: Но как это случилось?
И.: Творческую работу я хотел безусловно... Можно было бы и игровое кино, и я даже в какой-то момент собирался снимать игровое, но все-таки побоялся. Про него послушаешь – жуть берет. Я наслушался страшилок, как надо ходить в подмастерьях, начинаешь с третьего ассистента режиссера и пока доберешься до первого, двадцать лет пройдет (смеется). Я решил, что нечего и связываться.
В то время я думал стать художником-дизайнером. Моя ранняя юность – это первая половина 80-х, невиданный бум рекламы. Тогда царили Сигэсато Итои [копирайтер и литератор], Кацухико Хибия [художник], все кричали, что грядет эпоха прессы, и я тоже решил заняться дизайном. И нашел небольшую подработку в рекламном агентстве, но мир дизайнеров рекламы меня тоже напугал (смеется). Я совершенно сдрейфил.
– И какое впечатление у вас по сравнению с этим сложилось об анимации?
И.: Я ее не представлял, поэтому думал, что должно быть легко и весело. Что меня напугало в мою бытность рекламщиком – это личная конкуренция. Если сидеть и ждать работу, всю хорошую расхватывают, а от грызни и соперничества голова идет кругом...
– Когда вы занялись анимацией на практике, это действительно оказалось легче рекламы?
И.: Нет, очень тяжко оказалось. Тяжко, но все-таки в чем-то легче. В первое время я думал, что в анимации все спокойные и бесконфликтные.
Работа изнурительная, но на этой изнурительной работе много людей, которые не стремятся выделиться. Я решил, что мне здесь, в таком случае, самоутвердиться будет легко, вот он, шанс! (смеется). Хотя оказалось совсем непросто (смеется).
Того, кто на анимационной студии начинает сильно распускать хвост, забивают. Это меня очень потрясло. Я привык к миру рекламщиков, а там отношение такое, что если не пытаешься обратить на себя внимание, значит, полностью профнепригоден, и ставить друг другу подножки – обычное занятие. У аниматоров уклад жизни более традиционный, с сильной идеей ученичества, с необходимостью соблюдать субординацию, а я этого не ожидал. Хотя, если подумать, все логично: эта система складывалась на обычных киностудиях. Но отсутствие попыток выделиться меня изумило.
Если сравнивать по тяжести, и то, и другое не легко, но физически анимация оказалась тяжелее. Хотя физические тяготы легко перетерпеть, я их и за тяготы особо не считаю. По сравнению с этим психологическая составляющая, обида, что тебя не ценят – это да. А страдать от недосыпания каждый день – в молодости это же сущие пустяки.
К.: Вы верно говорите, физические трудности – вообще не трудности. А вот с психологическими бывает сложно справиться. Я считала, что их нужно просто терпеть, но это в конечном итоге дурно сказывается на здоровье... А мы используем организм в работе, голос поменялся – работы нет. Поэтому я решила, что с психологическими факторами тоже нужно разбираться, и стала находить способы избавляться от того, что мешает.
– Изменять свое отношение.
К.: У меня сейчас продолжается такое состояние отрочества... И я думаю, что хотя я из отрочества еще не вышла, перспектива стала чуть яснее. Я двигаюсь не вслепую, а наконец-то, кажется, добралась туда, откуда впереди забрезжил свет, вот за эти две-три недели (смеется).
Так что я пока в отрочестве. Может, это и жалкое зрелище – но неужели нельзя побыть ребенком подольше? Многие взрослые этого не понимают; но они так повзрослели в невнятности, не разобравшись. Я думаю, здесь дело не в возрасте. А поскольку это вопрос внутреннего содержания, я считаю так: пока мы не дошли до настоящей продуманной серьезной взрослости, будем детьми, не будем становиться фальшивыми взрослыми. Можно изображать взрослость, компенсировать ее недостаток притворством, но в итоге это все равно маскировка для незрелости; а если так, мне кажется гораздо более зрелым человек, способный открыто заявить: «Я ребенок». Я думаю, те, кто это понимает, должны, пока не станут взрослыми, оставаться детьми и страдать. Потому что детям-то несладко. Соврать, что вырос, и притворяться взрослым, когда ты на самом деле ребенок, гораздо легче.
Так что мне очень нравится слово «отрочество». Об этом я последнее время много размышляю.
– «Утэна» не имеет аналогов в истории мультипликации. Какое у вас о ней впечатление, включая и теле, и киноверсию?
И.: В этой работе, в отличие от прежних, у меня не было опоры, так что я сильно ощущал ответственность. Вообще риск был немалый. Даже обнародовать это произведение уже было весьма рискованно... И я думал, что раз уж все равно рисковать, надо сделать то, что самому нравится, и как следует повеселиться.
Но, в полную противоположность этим мыслям, я же заставлял огромное количество людей делить со мной риск. Поэтому и совсем свободно резвиться было трудно, и очень давило то, насколько честен с собой я смогу быть в этом конфликте. Желания жить честно было хоть отбавляй, но поскольку я рисковал не только собой, а множеством народа, приходилось удерживать свою работу хотя бы в рамках здравого смысла; совмещать одно с другим было изнурительно.
Откровенно говоря, анимация меня не волнует. Да и произведение не волнует, а дороже всего мне собственная персона. Хочется работать по-взрослому: чтобы было чувство, что делаю сам, а не по чужой указке, но такой работы ведь особо нету.
Сказать по правде, я и сейчас в профессиональной сфере не совсем избавился от навязанных выборов. Поэтому когда я смогу сказать, что мной во всем движет собственное желание – когда я смогу так работать, вот тогда, наверно, и повзрослею. К такой ситуации я стремлюсь, и в анимация в этом смысле – всего лишь средство к тому, чтобы мне стать таким.
